Мое обращение к старобельчанам через газету вызвало обильную почту. Что примечательно — ни в одном из этих откликов я не нашел и намека на то, что как-то бы омрачало бы образ Ксении Александровны. Бывший научный сотрудник местного краеведческого музея Федор Иванович Корольков утверждал, что в свое время княгиня встречалась со Сталиным, который якобы сказал ей буквально следующее: «Живите спокойно в городе Старобельск, но вмешиваться в политику не надо». Не этим ли, по мнению Королькова, объясняется тот факт, что вела она себя довольно свободно, не скрывала своего происхождения, но репрессивные органы оставили ее в покое, не тронули, хотя многие старобельчане, как водилось тогда, совершенно необоснованно, чаще всего по ложным доносам, преследовались, оказывались в тюрьмах, лагерях, исчезали бесследно? «На имя княгини, — пишет далее Федор Иванович, — из Франции и Японии регулярно поступали денежные переводы. Ксения Александровна получала их и передавала в пользу детских садиков Старобельска — их у нас было четыре. Это подтверждали бывший управляющий Старобельским отделение Госбанка Руф Леонтьевич Шпилев и главбух Клоколов». Анастасия Игнатьевна Горденина заверяла, что Ксения Александровна переписывалась с Н.К.Крупской. «Я это лично слышала от своей свекрови Марфы Григорьевны. А ей нельзя не доверять: родные сестры свекрови —Лия и Параскева — были монашками и дружили с княгиней». Горловский инженер-конструктор Николай Самуилович Коваленко назвал имя еще одной жительницы Старобельска, спасенной Ксенией от расстрела, —Евдокии Спиридоновны Ежак. «Это может подтвердить ее дочь Ольга, проживающая ныне в Луганске». С большим трудом мне удалось разыскать Ольгу Григорьевну. — Да, — сказала она, — Ксения Александровна спасла маму. К сожалению, я уехала из родительского дома очень рано и подробностей этой истории не помню, а расспросить уже не у кого: родители умерли. Знаю только, что поводом для маминого ареста послужило пребывание отца в партизанском отряде. Забрали ее, видно, по чьему-то доносу, неожиданно. Конечно же, ее ожидала смерть. Но кто-то из друзей или родственников обратился к княгине, и та сумела убедить коменданта, что слух о причастности папы к партизанам — наговор, не более. И маму отпустили. Возможно, поэтому папа до конца жизни питал к Ксении Александровне величайшие симпатии, часто общался с ней и якобы даже оставил о ней какие-то записи для краеведческого музея, директором которого был до конца жизни. Подлинной находкой в этом потоке откликов явилось письмо пенсионера Алексея Ивановича Орлова, ибо пока никто, с кем приходилось мне общаться в Старобельске, не называл его имени в числе спасенных Ксенией Александровной. Вот что он сообщает. «В 1942-м, когда немцы подходили к Старобельску, нас должны были эвакуировать. Но я решил пойти в армию, хотя мне в то время было только 17 лет. Я попросил политрука — он стоял у нас на квартире, —чтобы взял меня в свою часть. Он меня взял, и я отступал вместе с ними. На переправе через Дон, у станицы Роздоры, нас разбомбили, были большие потери. Я переправился через реку вплавь, и меня присоединили уже к другой части. Мы сражались в боях у станицы Кавказской, возле Армавира, а также в других населенных пунктах, но каждый раз под натиском преобладающих сил противника приходилось отступать. Так мы дошли до Пятигорска. И тут выяснилось, что на Нальчик дорога уже перерезана и мы окружены. Началась настоящая паника. В станице Горячневодской незнакомая женщина, видимо, пожалев мою молодость, дала гражданскую одежду. Я стал пробираться домой, в Старобельск... Едва я переступил порог родительского дома, фашисты схватили меня и бросили в тюрьму. Как выяснилось, за несколько дней до моего появления в Старобельске наши неподалеку сбросили десант. Троих из этой группы немцы поймали. Они решили, что я тоже сброшен к партизанам, называли меня связным, пытали, несколько раз водили на очную ставку к тем ребятам, но ни они, ни я, естественно, признать друг друга не могли. Гитлеровцы же полагали, что я упорствую. В общем, участь моя была решена. Тут-то моя мать Федосья Никитична и обратилась за помощью к Ксении Александровне. Меня сразу же отпустили. Как я сейчас понимаю, это было сделано только для того, чтобы не отказать княгине. Ночью немцы снова пришли за мной. Мать сказала им, что я не приходил, стала плакать. А меня действительно дома не было: в это время я уже прятался в подвале у своей учительницы Елены Арсентьевны Носаль. Позже — до прихода наших — скрывался у бабушки. Убедившись, что меня нет, немцы уехали. Затем наведывались еще несколько раз, в основном ночью. По освобождении Старобельска я сразу же ушел в армию. Был пулеметчиком. Ранен. После госпиталя стал артиллеристом. Дошел до Балатона. Там мою самоходную установку подбили, и уже до окончания войны я оставался в Буде. В марте 1950-го демобилизовался. Удачно сложилась и личная жизнь. Имеем с женой дочь и сына. воспитываем троих внуков. Выходит, и дети мои, и внуки тоже жизнью своей обязаны Ксении Александровне!..» ...Но я до сих пор не упомянул еще об одном важном для меня факте. В письме уже упоминавшегося Николая Коваленко говорилось: «Из учебника истории помню, что одно время на посту царского министра внутренних дел был князь Святополк-Мирский. Весьма возможно, это муж Ксении Александровны, ибо ее фамилия по мужу — это точно! —Святополк-Мирская. Об этом она лично говорила Г.Н.Ежаку, с которым дружил мой отец»... А теперь пора, как говорится, открыть карты. Дело в том, что еще в Старобельске я понял: моя героиня, эта славная женщина, к которой я успел проникнуться глубочайшей симпатией, Ксения Александровна Романова — вовсе не та, за которую она себя выдавала, — никакая не Великая Княгиня и, тем более, не царская сестра! В этом убеждали меня сразу несколько источников. Один из них — нашумевшая в свое время книжка М.Касвинова «Двадцать три ступени вниз» — о печальной судьбе Николая II, его расстрелянном семействе, а также о тех из дома Романовых, кому удалось вовремя скрыться за границей. Эту книгу я прочитал как раз перед поездкой в Старобельск. Правда, Ксении в ней была посвящена всего лишь одна фраза: «Сестра Николая II Ксения (1875 — 1960 гг.) поселилась в пригородном домике в Лондоне, предоставленном ей английской королевской семьей». Как помним, старобельская Ксения умерла сразу после войны. Многие, знавшие ее, даже уточняют: в 1948 году. Истинная же царская сестра, как утверждает Касвинов, скончалась в 1960 г. М.Касвинов —исследователь, ошибиться, напутать не мог. К тому же лондонская Ксения Александровна жила, можно сказать, на виду у всей Европы. Исчезни она куда-нибудь — сразу бы хватились! О том, что Ксения Александровна никуда из Лондона не выезжала, свидетельствует еще один надежный источник — книга шведского писателя Стаффана Скотта «Романовы». Тогда она еще не была переведена на русский язык, и изложение основных коллизий этого всестороннего исследования поместил журнал «Эхо планеты» № 16 за 1990 год. Вот что здесь сказано о Ксении: «Вывезенная (11 апреля 1919 года на военном корабле «Мальборо», специально присланном английским королем Георгом V, родным племянником вдовствующей императрицы Марии Федоровны — Ю.С.), вместе с мужем, великим Князем Александром Михайловичем из Дельбера (родового имения Романовых в Крыму — Ю.С.), она долго не могла обосноваться за границей. Одно время жила у матери в Дании, потом переехала во Францию и, наконец, окончательно поселилась в Англии. Английский король подарил ей дом в Хэллтон Корте, в котором она оставалась до самой смерти». Стаффану Скотту удалось еще застать в живых младшего сына Ксении Василия (умер в возрасте 82 лет в 1989 году), который охотно сообщил писателю подробности жизни своей матери. Судьба Василия тоже, кстати, оказалась нелегкой. Имея диплом сельскохозяйственного университета, он трудился в фирме, производящей консервы, в войну был рабочим на судах у калифорнийского побережья, служил в отеле, держал птицеферму, торговал вином, в конце жизни был биржевым маклером. Но никогда не подвизался в качестве бухгалтера сахарного завода в украинском селе Погребище. О жизни матери был осведомлен прекрасно, и если бы она когда-либо покидала Хеллтон-Корт, Василий бы наверняка знал об этом... Еще до того, как мне попал в руки журнал «Эхо планеты», по моей просьбе собственный корреспондент информационного агентства «Новости» в Лондоне Спартак Беглов тоже провел расследование судьбы Ксении за период ее изгнания. Все, что он сообщил по этому поводу, один к одному совпадает с рассказом Стаффана Скотта. Правда, в информации С.Беглова я нашел небольшую приписку: «По завещанию Ксении Александровны прах ее в 1960-м году перевезен в Париж, где и погребен в семейной усыпальнице Романовых»... Но оставался еще один, очень важный для меня вопрос — а почему немцы полагали, что имеют дело с подлинной Великой Княгиней? Ну, генерал Клейст, оказавший Ксении столь подчеркнутое внимание, в спешке мог и не разобраться. Генерал есть генерал, его дело воевать. Но ведь была еще армейская разведка, гестапо... Как изощренно и четко работали эти и другие следственные службы Германии — факт общеизвестный. Выходит, делом Ксении занимались откровенные профаны, которые за несколько месяцев оккупации Старобельска так и не удосужились установить, что имеют дело с самозванкой? Едва ли. Немцы наверняка были осведомлены в том, что старобельская Ксения — не царская сестра и даже не Романова. Это мы, исключая разве что специалистов, до недавнего времени почти ничего не знали о последних представителях царского дома. Но даже не специалисту достаточно было взглянуть на генеалогическое древо рода Романовых, чтобы сделать однозначный вывод: старобельская Ксения никакого отношения к ближайшему окружению последнего российского царя не имеет. На протяжении трехсотлетнего царствования Романовых в их роду была всего лишь одна-единственная Ксения Александровна. Но она в это время, как мы уже знаем, обитала в пригороде Лондона, что явно тоже не было секретом для немецкой разведки. Выходит, оккупационные власти Старобельска всего лишь блефовали? Делали вид, что безоговорочно верят Ксении? Или затевали какую-то большую игру, довести до конца которую и помешали неудачи на фронте? Но, может, немцам удалось установить, что старобельская Ксения — представительница древнего аристократического рода Святополк-Мирских — фигура в общем-то тоже немаловажная и в чем-то полезная им? Эту версию не исключали и сотрудники Центрального государственного архива Октябрьской революции, порекомендовавшие внимательно изучить опись под номером 1729 — здесь указано все, что сохранилось от канцелярии министра внутренних дел Петра Дмитриевича Святополк-Мирского — как официальные бумаги, так и частная переписка — и его самого, и родственников. Увы, предположение, что Ксения — жена П.Д.Святополк-Мирского, отпало сразу. Супругой министра, как выяснилось, была Екатерина Алексеевна, урожденная графиня Шереметьева. Не нашлось места Ксении Александровне и в пространном списке его родственников. Итак, выяснение судьбы старобельской Ксении Александровны, судя по всему, зашло в тупик. Пора было переходить к более углубленным поискам. А это означало, что без содействия органов госбезопасности уже никак не обойтись. Ответ на все эти вопросы следовало искать только в архивах этой службы. А уж она-то, понятно, в свое время ну никак не могла обойти вниманием столь колоритную личность, какой была Ксения! Но — осечка! В республиканском комитете, несмотря на официальное обращение редакции, только руками развели: о Ксении-де здесь и слыхом не слыхивали. Хорошо еще, что в архиве Октябрьской революции мне назвали имя влиятельного чиновника союзного комитета госбезопасности, от решения которого, как мне объяснили, зависело все. Прошло чуть больше недели после письма к нему — и вдруг звонок в редакцию с Владимирской улицы: «Нашли!» И вот передо мной средней «упитанности» старая папка, на титульном листе которой значится: «УССР. Государственное политическое управление. Дело №70 по обвин.Святополк-Мирской Ксении Александровны. Вещественные доказательства №103703. Начато 7.11.1930 г.» В разное время и разными почерками здесь сделаны другие приписки. В частности, позже делу был присвоен иной номер — 1246. Наискосок, жирно подчеркнутая резолюция в одно слово: «Освободить». Наконец, по-видимому, самая последняя пометка: «Учтено в 1982 году»... Венчает дело напечатанная под грифом «совершенно секретно» подытоживающая справка «На проживающую в г. Старобельске (УССР) Романову Святополк-Мирскую Ксению Александровну 1872 года рождения (73-х лет), именующую себя сестрой бывшего императора Всероссийского Николая II...» Даты под справкой нет. Но указание возраста, приведенное в скобках, позволяет с абсолютной точностью установить время составления справки: 1945 год. «К следственному делу №178. Постановление об избрании меры пресечения до предъявления обвинения. Гор. Бердичев, 1928 года, октября 31 дня. Уполномоченный секретно-оперативного отделения Бердичевского Отдела ГПУ УССР Полищук, рассмотрев материалы о преступной деятельн. гр. Святополк-Мирской Ксении Александровны и приняв во внимание, что на гр. Святополк-Мирскую К.А. падает подозрение в ведении систематической контрреволюционной агитации монархического характера, когда она выдавала себя за особу из бывшего царского дома Романовых, а также таковая нелегально перешла границу со стороны Польши, т.е. в совершении преступлений, предусмотренных ст.ст. 54 п.10 и 80 УК, постановил: мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда в отношении подозреваемой Святополк-Мирской К.А. избрать арест». Таким образом, в тот же день — 31 октября 1928 года — Ксения Александровна оказалась за решеткой. Следствие по делу №178 длилось три месяца. И вот — «Заключение по обвинению Черноцкой Федоры Германовны, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна»... Привожу его лишь с незначительными сокращениями. «Около года тому назад в м. Погребище Бердичевского округа у местного селянина Задирей Ивана Матвеевича, в прошлом члена «Союза русского народа», поселилась неизвестная женщина, которая стала завязывать связи с селянством как м.Погребища, так и окружающих сел, которые систематически посещала, выдавая себя за происходящую из царского дома Романовых Ксению Александровну, дочь бывшего царя Александра III и сестру Николая II. Указанная Романова К.А. среди селянства распускала слухи о том, что якобы Николай II и его семья чудесно спаслись, в настоящее время проживают за границей и из бывшей царской семьи год тому назад умер только «цесаревич Алексей». Кроме того, она среди селянства распускала разные провокационные слухи о близкой войне, наступлении поляков, скором конце Соввласти, которой западно-европейские державы уже предложили очистить Украину, так что даже «большевики дали секретный приказ о подготовке эвакуации». Рассказывая различные небылицы о себе, о жизни бывш. царского дома, она указывала, что за границей, в Польше и Японии, проживают ея дети, что она вообще имеет связь с заграницей и ея зачастую посещают различные лица оттуда, так что она в курсе всех политических событий. Ввиду изложенных данных таковая была арестована, причем при обыске у нея были обнаружены два письма, начинающиеся словами: «Ваше Императорское Высочество» за подписями Озеров и Богданов. В процессе первичных допросов арестованная продолжала утверждать, что она является сестрой бывшего царя Николая II и дочерью Александра III. Но затем она заявила, что родом из Германии, урожденная фон Ференталь Группенберг, вышла замуж за бывш. князя Святополк-Мирского Ивана Ивановича, долгое время жила с ним за границей, а затем, когда овдовела, проживала в своем имении вблизи г.Кельцы. У нея было трое детей — Георгий, Михаил и дочь Татьяна, из коих первый учился в кадетском корпусе. Во время империалист. войны она проживала в г. Киеве с дочерью Татьяной и сыном Михаилом, а затем, уже в 1919 году, в Киев возвратился ея сын Георгий, уже бывший офицер, который забрал с собой Татьяну и Михаила и уехал с ними в Ригу. После того она некоторое время проживала в Киеве, а затем в г. Василькове и в 1920 году нелегально перешла в Польшу, где стала проживать в своем имении вблизи г.Кельцы. Затем, в 1924 году, она нелегально перешла границу на Украину и с тех пор проживает в различных селах, в каких именно — не помнит, где работала у селян. В м. Погребище проживает с ноября 1926 года. Касаясь обнаруженных у нее писем за подписью Богданов и Озеров, начинающихся словами «Ваше Императорское Высочество», то таковые писала она лично, дабы показать их селянам, выдавать себя за особу из царского дома, и чтобы они ее чем-либо поддержали. Где находятся ея дети, не знает, но якобы в Японии, в Токио. Обвиняемая продолжала в процессе последующих допросов упорствовать в своих показаниях и лишь под влиянием ряда улик и показаний свидетелей сообщила, что все ея предыдущие показания ложны, что в действительности ея фамилия Черноцкая Федора Германовна, происходит она якобы из семьи бывшего прусского офицера, 18-и лет вышла замуж за офицера 27 Витебского пехотного полка Черноцкого, каковой во время революционных вспышек 1905 года был убит. Во время империалист. войны она выехала в Киев, где проживала со своим сыном Михаилом и дочерью Татьяной, учительницей. К ней приезжал ея сын Георгий, который вскоре уехал. В Киеве она проживала до 1921 года, а затем пошла ходить по селам, где проживала у различных селян. В Польше она никогда не была, а также имения вблизи г.Кельцы не имеет. Действительно она выдавала себя за особу царского дома, но делала это исключительно с целью, дабы расположить к себе селян и получить от них помощь. Где в настоящее время находится ея дочь Татьяна и сын Михлик, не знает. Первая одно время учительствовала в Висилькове, второй служил в Киевской милиции. Опрошенные в качестве свидетелей Никитюк Иван Николаевич и Никитюк Мария Алексеевна, Кравченко Демьян, Кравченко Ульяна, Задирей Михаил показали, что обвиняемая, находясь у Задирея Ивана, систематически распускала различные провокационные слухи... ...На основании вышеизложенного обвиняемая Черноцкая Федора Германовна, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна, рождения 1872 года, грамотная, беспартийная, по национальности немка, подданная УССР, без определенных занятий, по ея показаниям, не судимая, подлежит суду Бердичевского окружного суда в том, что она ... имея связи с селянством, использовала все это для ведения антисоветской контрреволюционной агитации...» И вот «1929 года мая 22 дня Бердичевский Окружной суд по Уголовному Отделу в составе Председательствующего Мирова, народных заседателей: Барабанцева и Хуторанского при Секретаре Хочко, при участии Прокурора Почтового и защитника Бродского в открытом Судовом заседании... приговорил Черноцкую Федору Германовну, она же Святополк-Мирская Ксения Александровна, выслать за пределы Бердичевщины с обязательным поселением в Старобельском Округе сроком на пять лет. Содержание под стражей продлить до места высылки. Считать срок высылки с 28.Х.1928 года». Следует обратить внимание на то, как уже тогда высоко мнил о себе чиновный люд набиравших силу следственных и карательных органов: уполномоченный, окротдел, просто отдел, секретарь, прокурор, допр —эти и другие слова-термины и названия должностей обозначались во всевозможных постановлениях, протоколах, справках, записках непременно с большой буквы. И это делалось не только потому, что их составители не всегда отличались высокой грамотностью... Конечно же, Ксения Александровна (Федора Германовна?), путаясь в показаниях следствию, играла с огнем. Правда, до 1937 года еще оставалось почти целое десятилетие. Скорее всего, именно этим и объясняется, что приговор суда был сравнительно мягким. Или собранные против подсудимой свидетельства оказались не совсем убедительны? Как бы там ни было, но старушке на этот раз здорово повезло... Однако свободой, пусть даже относительной — все-таки высылка не тюрьма — она наслаждалась не долго. И хотя сослана была «в распоряжение Старобельской милиции», не прошло и года, как ею снова заинтересовалось ГПУ. «У.С.С.Р. Государственное Политическое Управление. Ордер №259. Дано февраля 6 дня 1930 г. сотруднику Старобельского ОО ГПУ т. Бобро на производство обыска и ареста гр. Святополк-Мирской Ксении Александровны по адресу с.Чмыровка». Как видим, имя Черноцкая Федора Германовна, высвеченное следствием и судом Бердичева, опять бесследно теряется. По всем последующим документам героиня нашего повествования проходит в основном как Ксения Александровна Святополк-Мирская. Давайте и мы впредь будем именовать ее именно так: она, судя по всему, этого хотела. Из протокола допроса от 6 февраля 1930 года: «...Происхожу я из семьи графа фон Ференталь Группенберг, германского подданного. После окончания института в Берлине вышла замуж за генерала русской армии Александра Михайловича Святополк-Мирского-Романова, фамилию которого сейчас ношу. До войны 1914 года жила с семьей в Петербурге, а затем переехала в Киев, откуда в 1915 г. выехала в Германию и возвратилась в Киев уже после польско-советской войны. Старший сын Андрей — офицер, выехал в Японию, где сейчас служит при министерстве иностранных дел, к нему выехал также младший сын Федор и дочь Ирина Юсупова. Младший сын служит там же, а относительно дочери не знаю. Мой муж умер 22 года тому назад. Недвижимости наша семья не имела. Имела некоторый денежный капитал, от процентов которого жили. После возвращения в Киев (1920 — 21 гг.) я в надежде увидеть своего сына Федора выехала в Погребище, но его там не оказалось, и я осталась там жить. В Погребите я получила письмо от сына Андрея и деньги —тысячу долларов на проезд к нему, но не выехала, так как полученные средства раздала крестьянам. В Погребище я была арестована, переведена в Бердичев и здесь же осуждена по обвинению в агитации. По приговору суда выслана на пять лет в Старобельский округ, в котором поселилась в с. Чмыровка. Последнее время проживала в доме крестьянина Калашникова Ив. Ив. Не имея средств к существованию, я письменно обратилась в Москву в Комиссию помощи политзаключенным — к жене Максима Горького Катерине Павловне, откуда получила немного одежды и денег 5 руб., а потом получила из Киевского допра от политзаключенного, фамилию его не помню, 4 руб., и еще от бывшего квартирохозяина из Погребища гр. Задерея 5 руб. Кроме того, я стала заниматься рукоделием, давала уроки и помогала по хозяйству крестьянам, чем и прокармливала себя кое-как. Моя соквартирантка у гр. Калашникова Литвинова Мария Дмитриевна, бывшая монахиня, уже жила на этой квартире, я к ней попросилась, и мы совместной работой — рукоделием — добывали себе средства для жизни. Разговор с Литвиновой на политические темы я никогда не вела, сама ни к кому не хожу, знакомых не имею... Несколько месяцев тому назад зашла ко мне высокая чернявая монахиня по имени Товия и предложила пройти к одной женщине, на что я согласилась. Она свела меня на квартиру к Вере Дмитриевне, фамилию которой не знаю. Там же оказался и архиерей Иоосаф, с ним в разговор я почти не вступала»... ...Ксению Александровну снова «понесло». Как помним, менее года тому назад она утверждала, что детей ее зовут Татьяна, Георгий и Михаил. И вдруг откуда ни возьмись — Ирина, Андрей, Федор... Но ведь именно такие имена были у старших детей подлинной Великой Княгини Ксении Романовой, а Ирина, выйдя замуж за князя Феликса Юсупова, стала носить фамилию мужа. Одним словом, Ксения Александровна вновь возвратилась к старой версии. И покойный муж ее уже не офицер 27 Витебского пехотного полка Черноцкий, а генерал Александр Михайлович Святополк-Мирский-Романов. Я уже не говорю о множестве других несоответствий в этих и предшествующих ее показаниях. Такое впечатление, что Ксения Александровна, войдя однажды в роль, уже и не собирается возвращаться в реальность, совсем не задумывается о последствиях. А ведь в Старобельском ГПУ настроены по отношению к административно-ссыльной куда решительнее, чем в Бердичеве! Арестовали Ксению Александровну, как помним, 6 февраля 1930 года, а уже 11 февраля скорый на расправу Бобро подписал заключительное постановление к делу №70. «...Гражданка Святополк-Мирская-Романова, — говорится здесь, — имеет сыновей Андрея и Федора, служащих в министерстве иностранных дел в г. Токио (Япония), с которыми имела письменную связь до ссылки в Старобельский округ... По прибытии к месту ссылки обвиняемая остановилась на квартире у кулака с. Чмыровка Стативко Стефана Романовича, лишенца, где завязала связь с местным духовенством и кулаками, которых посещала и которые ее посещали, что и сама обвиняемая частично не отрицает (свидание с епископом Иоосафом). Вскоре после того, как обвиняемая стала на квартире у гр. Стативки, представителями местной власти у такового производилась опись имущества за задолженность и невыполнение хлебозаготовки. Присутствовавшая при этом обвиняемая угрожающе выразилась по адресу комиссии, производившей опись: «Сейчас вы описываете, но мы скоро вас самих будем описывать». Судя по имеющимся материалам, а также показаниям представителей местных органов Соввласти, по селу Чмыровка стали распространяться слухи, что обвиняемая является дочерью бывш. императора Александра III, т.е. родной сестрой Николая II. Слухи эти распространялись связанными с ней кулацкими элементами и монашками, а поведением самой обвиняемой всячески поддерживались. Все это преследовало цели: с одной стороны — разжигать кулацкие страсти местного села, что вызывало скрытое вредительство делу проведения различных кампаний, проводимых Соввластью и организациями на селе, с другой стороны — шантажирование местного крестьянства, которое ей всячески помогало, хотя сама обвиняемая скрывает это под маркой занятия рукоделием. Это также видно из получения денег от крестьян с предшествующего ссылке места жительства, что и сама обвиняемая не отрицает. Кроме того, обвиняемая имела непосредственную переписку с Комитетом Польского Красного Креста помощи политзаключенным, откуда получала деньги и одежду. Усматривая в поведении гр. Святополк-Мирской-Романовой К.А. деятельность, направленную к созданию затруднений, мешающих местным органам Сов власти проводить намеченные мероприятия, затрудняющие проведение кампаний по раскулачиванию, а посему руководствуясь Положением об Особых Совещаниях, постановил: возбудить ходатайство перед Особым Совещанием при Коллегии ГПУ УССР о признании гр. Святополк-Мирской-Романовой К.А., админссыльной, 1872 года рожд., по происхождению из дворян — урожденную графиню фон Ференталь Группенберг, родом из Бреславля (Германия), по имущественному положению сейчас — ничего не имеет, находящуюся вне подданства, с высшим образованием, вдову (муж бывш. генерал царской армии, умер 22 года назад), — признать социально опасным элементом, применив к ней заключение в Конц. лагерь сроком на Пять лет...» Вот так «шилось» это дело. «Шилось», как видим, белыми нитками. Бобро не удосужился даже сделать видимость проверки тех сведений, которыми, по сути, оговаривала себя подследственная. Да и что он мог проверить за каких-то пять дней! Мало фактов? Их надо выдумать! И под нечистой рукой уполномоченного ГПУ известная Комиссия помощи политзаключенным, возглавляемая бывшей женой М.Горького, превращается в Комитет Польского Красного Креста. А какой изощренной демагогией пропитана социально-политическая подкладка этого дела! Слава Богу, пока еще не 1937 год. Но его дыхание уже явственно ощущается: как-то уже привычно проходят в тексте постановления такие понятия, как Особое Совещание, Концлагерь (все-то с большой буквы!), кулацкие страсти, скрытое вредительство... И все же на этот раз затея уполномоченного Бобро провалилась с треском! В Особом Совещании при Коллегии ГПУ УССР, по-видимому, убедились в несостоятельности его обвинений. В выписке из протокола №47/377 от 3 марта 1930 года значится: «Слушали дело №70 Старобельского Окротдела ГПУ по обвинению Святополк-Мирской-Романовой К.А. по ст. 54/10 УК УССР. Постановили: Святополк-Мирскую-Романову К.А. из-под стражи ОСВОБОДИТЬ, дело о ней прекратить». Возможно, именно тогда на обложке дела №70 и появилась надпись наискосок, подчеркнутая жирной линией: «Освободить». Освободить-то Ксению Александровну освободили, но ее повсюду преследовала тень гласного и негласного надзора. Это ее угнетало, лишало покоя. Не исключено, что именно поэтому в 1931 году она сама явилась в Старобельский окротдел ГПУ и заявила, что в Берлинском рейхсбанке на ее текущем счету имеется 185 000 марок, якобы полученных ею в 1914 году по наследству от тетки Клары фон Ференталь, и, кроме того, в Чикагском банке 300 000 долларов, которые оставил ейпроживавший в Америке ее дядя фон Аугсбах. Подлинные документы, подтверждающие ее права на эти вклады якобы находятся у ее друга фон Бюлова, немецкого генерала в отставке, жительствующего в Берлине. Все эти средства она-де желает передать в распоряжение советского правительства при условии, если оно обеспечит ей старость. Заявление Ксении Александровны было немедленно переадресовано в ГПУ УССР, которое в свою очередь поручило так называемому «Кредит-бюро» вести переговоры с заграницей о получении этих банковских вкладов, а также подготовило вызов К.А.Святополк-Мирской-Романовой в Ленинград для телеграфного разговора с фон Бюловым. Но вся эта затея, судя по всему, вскоре провалилась. В той же подытоживающей секретной справке-вытяжке из дела как-то довольно буднично сообщается, что «будучи вызванной в Ленинград в апреле 1932 года Святополк-Мирская-Романова была подвергнута медицинскому освидетельствованию». Конечно же, поездка в Ленинград якобы для телеграфного разговора с фон Бюловым была всего лишь не совсем удачной выдумкой следствия. Словно нельзя было провести этот самый разговор из Киева! Просто Ксении Александровне надо было как-то объяснить необходимость такой поездки. А то своенравная старушка еще заупрямится — придется тащить ее туда силой. Но она, кажется, все же заупрямилась. В обнаруженной среди документов анкете, датированной 13 мая 1932 года, сообщается, что К.А.Святополк-Мирская 27 апреля того же года была вновь арестована. При этом никаких обвинений ни по какой статье ей предъявлено не было. А уже 20 мая в Ленинградский ДПЗ — дом предварительного заключения —по адресу ул. Воинова, 25 был доставлен профессор Археологического института по кафедре генеалогии и геральдики Лукомский. Сохранился акт экспертизы, написанный изысканнейшим почерком. Вот выдержки из него. «Руководствуясь имеющимися в специальной литературе сведениями о роде кн. Святополк-Мирских и его представителях, зарегистрированных до 1914 г., а также некоторыми данными о фамилии Ференталь фон Группенберг... полагаю: никаких родственно-близких отношений ни с кем из представителей рода Святополк-Мирских ни муж ее, Александр Михайлович (какового сочетания имен, на самом деле, в родословной Святополк-Мирских вовсе не значится), ни она сама не поддерживали и установить генеалогическую связь мужа ее ни с одним из членов этого рода, названных ей, она не может (в том числе и с наиболее популярным из этой фамилии кн. Петром Дмитриевичем, ставшим в 1904 — 1905 гг. министром внутренних дел). Родового герба Святополк-Мирских она не знает вовсе. Хотя, по ее словам, она и происходит из рода Ференталь Группенберг (на самом деле не графского, а известного в Германской Силезии дворянского рода), однако данное ею описание родовой эмблемы их —»белка в колесе» — противоречит действительному изображению таковой, так как в гербе этого рода имеется лишь одна эмблема — «рука, держащая трилистник». Вполне вероятно предположение о наличии в данном случае самозванства, вызванного либо какими-то особыми целями, либо болезненным состоянием ее умственных способностей, находящихся под действием какой-то навязчивой идеи». Действительно ли в каком-то из дворянских гербов существовала такая эмблема — «белка в колесе» или Ксения Александровна ее выдумала, но — не правда ли? — как точно соответствовал этот символ жизненной судьбе самой Ксении Александровны! Медицинский «диагноз» профессора генеалогии и геральдики Лукомского, судя по всему, возымел свое действие: оперуполномоченный Орешников в записке к начальнику ДПЗ Богданову просит направить арестованную Святополк-Мирскую К.А. в больницу им. Гааза, «на предмет длительного психического обследования». И вот «1932 года сентября 26 дня», отсидев четыре с половиной месяца в ДПЗ, Ксения Александровна на основании постановления штатного практиканта Коца, приостановившего «следствие по делу до выхода ее из больницы», оказывается в психической клинике — по-нынешнему в «психушке». «Курорт» этот длился год и три месяца. При выписке Ксении Александровны оттуда авторитетная ученая комиссия сделала вот такое заключение: «В настоящее время больная Святополк-Мирская представляет признаки артерио-склероза сердечно-сосудистого аппарата и сосудов мозга с ослаблением памяти и понижением критического отношения к себе и окружающему при сохранности ясного сознания, отсутствии галлюцинации и бреда. Состояние больной, являясь начальной стадией ограниченного заболевания центральной нервной системы с нарушением психической деятельности, не достигающим степени психоза, хотя и требует постоянного врачебного наблюдения, но в настоящее время не ведет за собою необходимого пребывания в психбольнице». Писал заключение, понятно, не литератор, но смысл его предельно ясен. Я показал эту выписку опытному знакомому психиатру, и тот, ознакомившись с ней, шепнул мне с лукавой доверительностью: «Сейчас любому из нас можно ставить такой диагноз...» Может, ленинградская профессура просто пожалела Ксению Александровну? И тем самым оградила ее от дальнейших преследований? Ведь именно на основании этого медицинского заключения появился еще один документ —»Постановление 1933 года, декабря месяца, 31 дня за подписью все того же Орешникова, правда, успевшего уже к этому времени вырасти до старшего уполномоченного: «Дело на гр. Святополк-Мирскую К.А. следствием прекратить и сдать в Архив...» Таким образом 1934 год Ксения Александровна встретила на берегах Невы с «вольной» в кармане, если, разумеется, в предпраздничной суете эту бумажку успели ей выдать. Возможно, именно этот документ и явился той магической «охранной грамотой», с которой Ксении Александровне не был страшен и 1937 год. Как сложилась ее дальнейшая судьба, мы уже знаем. Конечно же, и после «княгиня» не обходилась без чудачеств. Вспомним хотя бы предания о ее встрече со Сталиным, о переписке с Крупской... Хотя кто теперь с полной определенностью сможет сказать, где в ее жизни была правда, а где выдумка! Есть же свидетельства банковских чиновников о том, что Ксения Александровна передавала на текущий счет детских садиков солидные суммы, полученные из заграницы. А японская соломка, приходившая тоже в заграничных посылках? До сих пор в Старобельске живы люди, которые носили шляпки, сплетенные ею из этой самой соломки по модному тогда фасону «маленькая мама»... Бесспорно одно: в период фашистской оккупации Ксения Александровна —эта гражданка без гражданства, как писали о ней в анкетах следователи ГПУ — проявила свои лучшие гражданские качества, спасая от смерти и неволи своих земляков. Кстати, факт этот не отрицается и в известной уже нам «совершенно секретной» справке-вытяжке из ее досье. Рассказ о Ксении Александровне был бы не совсем полон, не упомяни я еще один эпизод из той же серии ее общений с политическим следствием. В апреле 1943 года, как сообщается в деле, Святополк-Мирскую посетил оперативный работник УНКГБ Ворошиловградской области Карин, который назвался «представителем военного командования», интересующегося якобы отношением немцев к Ксении Александровне в период оккупации Старобельска. И тут разоткровенничавшаяся собеседница вдруг заявила гостю, что она вовсе не Святополк-Мирская, как утверждала раньше, а бывшая Великая Княгиня Ксения Романова. Ее муж — Великий Князь Александр Михайлович — после февральской революции выехал-де за границу. Ей же, чтобы последовать за ним, пришлось сочетаться фиктивным браком с кн. Святопол
var container = document.getElementById('nativeroll_video_cont');
if (container) {
var parent = container.parentElement;
if (parent) {
const wrapper = document.createElement('div');
wrapper.classList.add('js-teasers-wrapper');
parent.insertBefore(wrapper, container.nextSibling);
}
}
